За последнее время Москве удалось добиться важных изменений на сирийском направлении. Военная помощь Дамаску усилила позиции Башара Асада. А это в свою очередь позволило провести в Вене переговоры, где за одним столом собрались делегации 19 стран, включая непримиримых противников — Иран и Саудовскую Аравию. Тем самым Россия четко дала понять, что ее цель — формирование антитеррористической коалиции для борьбы с «Исламским государством» и «Фронтом ан-Нусра» (обе группировки запрещены в РФ).

Создание широкой антитеррористической коалиции, о которой Владимир Путин говорил в ООН и на конференции Валдайского клуба, имеет для России не только региональное, но и глобальное значение. Продавливая свой вариант урегулирования сирийского кризиса, Москва формирует новые правила полицентричного миропорядка. Эти правила подразумевают, что ни США, ни кто-либо еще не могут по своему усмотрению объявлять тот или иной режим нелегитимным и требовать его смещения. С точки зрения России, необходимо на уровне ООН выработать четкие критерии, позволяющие отделять подлинное национальное восстание от инспирированного извне мятежа. Практика же «цветных революций» и поддержки оппозиции путем интервенции должна быть признана порочной.

Борьба за эти правила началась полтора года назад, когда Россия воспротивилась попытке США и Евросоюза оторвать от нее Украину, поддержав госпереворот. Но сегодня основной фронт сместился в Сирию. И здесь Москве добиться желаемого результата проще, поскольку ее невозможно обвинить в нарушении каких-либо норм. Боевые операции ВКС России, в отличие от американских, полностью соответствуют международному праву. Нельзя сказать, что Кремль дестабилизирует нечто, что ранее было стабильным. Москва вмешалась в условиях полного — и признанного даже в Вашингтоне — фиаско той «борьбы» с ИГ возглавляемой США коалиции, в результате которой Сирия де-факто исчезла как единое государство, а Европа столкнулась с беспрецедентным миграционным кризисом.

Наконец, по Сирии России гораздо легче, чем по Украине, заручиться поддержкой ключевых западноевропейских стран. Столкнувшись с потоком мигрантов, грозящим положить конец ЕС в его нынешнем виде, европейские страны осознали, что затягивание конфликта в Сирии или перелом ситуации в результате взятия Дамаска исламистами лишь усугубит кризис. Запущенный же Москвой процесс урегулирования, по крайней мере, дает шанс уменьшить, а то и вовсе остановить миграционную волну, и этим шансом стоит воспользоваться.

Разумеется, выработка на примере Сирии новых правил полицентричного мира будет делом чрезвычайно трудным, и этот процесс лишь начинается. Для США принять эти правила означает распрощаться с идеей своего «глобального лидерства». Причем всего через четверть века после провозглашения «момента однополярности» и «конца истории». Вашингтон, разумеется, будет сопротивляться. Тому свидетельством резко негативное восприятие российской операции в Сирии и отказ принять делегацию во главе с Дмитрием Медведевым для обсуждения координации военных действий.

Согласившись сотрудничать с Москвой на сирийском направлении, Вашингтон, во-первых, признал бы тем самым, что на протяжении последних лет проводил ошибочную политику в отношении как России, так и Ближнего Востока.

Во-вторых, это означало бы де-факто признание Вашингтоном способности и, главное, права «региональных держав» (к числу которых американцы относят Россию) создавать несогласованную с США геополитическую реальность не только в близлежащих регионах, но и вдали от них. Ничего подобного не было со времен холодной войны. Кроме того, полностью обесценивается американский нарратив о России как изолированной державе, сотрудничество с которой нежелательно само по себе. Сегодня «изолированная» Россия — главный брокер самого обсуждаемого в мире политико-дипломатического процесса.

В-третьих, сотрудничество с Россией означало бы признание Вашингтоном того, что волна «народных революций», сметающая диктатуры как на Большом Ближнем Востоке, так и по всему миру — именно так США преподносили «арабскую весну» и Евромайдан — захлебнулась. Значит, с этими «диктатурами» и незападными центрами силы придется искать компромиссы. Между тем как раз на эту революционную волну администрация Обамы делала ставку, рассчитывая реставрировать лидерство США в мире, который перестал быть, а возможно никогда и не был, однополярным.

Наконец, в-четвертых, у США возникли бы очевидные проблемы по части престижа и реноме надежного партнера. Несколько лет Вашингтон побуждал сирийскую оппозицию свергать Асада и захватывать власть, обещая поддержку. Теперь же придется сказать, что «правила изменились» и надо найти компромисс, смириться с тем, что Асад сохранит за собой президентское кресло еще на какое-то время, и, более того, с ним следует объединить усилия ради борьбы с общим врагом. США опасаются, что в результате они лишатся остатков влияния на сирийскую оппозицию, а сами противники Асада переориентируются на Эр-Рияд или перейдут на сторону ИГ и «Фронта ан-Нусра».

Под ударом окажутся и отношения с ближневосточными союзниками, прежде всего с Саудовской Аравией. Саудиты считают Асада марионеткой Ирана, а саму Исламскую Республику большим злом, чем «Исламское государство» и «ан-Нусра» вместе взятые. Убеждать Эр-Рияд сотрудничать с Дамаском ради борьбы с исламистами — все равно что призывать США начала 1980-х объединить усилия с СССР ради борьбы с афганскими моджахедами. Для Турции с ее нынешним руководством режим Асада — препятствие на пути неооттоманской гегемонистической политики, а гражданская война в Сирии — удобный повод прижать к ногтю курдов. Израиль, хотя и занимает куда более осторожную по сравнению с Эр-Риядом и Анкарой позицию, тоже рассматривает Тегеран, а следовательно и режим Асада и «Хезболлу», как более опасную угрозу, чем суннитсткие джихадисты. При этом отношения США с Саудовской Аравией, Израилем и Турцией и без того напряженные из-за недавней ядерной сделки с Ираном и стремления Вашингтона шире использовать курдов в качестве наземной силы в войне с ИГ.

Неслучайно, что на родине Обаму критикуют и справа, и слева, требуя, чтобы он проводил более жесткий курс, как в Сирии, так и на Украине, а некоторые ключевые персоналии администрации (например, бывший куратор российского направления в Пентагоне Эвелина Фаркас) уходят в отставку из-за несогласия с «пораженческой» политикой главы Белого дома и госсекретаря Джона Керри. Это также объясняет противоречивую позицию Вашингтона по Сирии. С одной стороны, американцы не препятствуют проведению российской операции и даже, спустя месяц после ее начала, согласились на серьезные политические консультации как на двустороннем, так и многостороннем уровнях. С другой стороны — США не приемлют гипотетическую возможность сохранения Асада у власти дольше, чем на весьма короткий переходный период, настаивают на том, что он не должен принимать участия в будущих президентских выборах и в целом негативно оценивают активное включение России в сирийский конфликт. Кроме того, американцы говорят о намерении отправить в Сирию ограниченный контингент сил специального назначения — явно как ответ на действия Москвы. Подобная двойственность, скорее всего, сохранится и в ближайшие месяцы.

Тем не менее Владимир Путин не витает в облаках, говоря о шансе создать широкую антитеррористическую коалицию — по типу той, что сложилась после 11 сентября 2001 года. Та коалиция развалилась уже в 2002-м, когда США перешли к планированию вторжения в Ирак. Вашингтон, находившийся в зените могущества, был уверен в собственном всесилии, реальности однополярного мира и отсутствии необходимости сотрудничать не только с незападными центрами силы, но даже с союзниками. Администрация Буша-младшего полагала, что у США хватит сил на демократизацию Ближнего Востока и вообще перестройку всей международной системы в соответствии с американскими интересами.

Сейчас ситуация принципиально иная. Америке жизненно необходимы союзники и партнеры, причем не только западные. Кстати, обвал российско-американских отношений 2014-го во многом произошел именно потому, что Вашингтон в силу ряда обстоятельств решил: Россия, в отличие от других центров силы (например, Китая), ему уже не нужна. Считалось, что Москва, опять-таки в отличие от других незападных стран, не поднимается, а слабеет, что ее внешнеполитическая активность — свидетельство слабости, а потому Россия не выдержит новой конфронтации с Западом и пойдет на уступки, приняв правила игры, написанные американцами.

Сирия полностью перечеркнула эти представления. Без Москвы эту проблему, с которой, помимо прочего, связан вопрос о будущем месте Ирана в регионе, не решить. При этом действия России — как военные, так и дипломатические, не похожи на действия страны, находящейся в изоляции и на грани общего социально-экономического коллапса.

Разумеется, в США звучат и будут звучать призывы бойкотировать российские усилия в Сирии и тем самым сохранить остатки «американского лидерства». Логика такова: поскольку даже при российской поддержке военная победа сил Асада одновременно над оппозицией и ИГ недостижима, Москва втянется в длительный и бесперспективный военный конфликт и в итоге с позором покинет регион. Следующий шаг — падение режима Асада и, стало быть, реализация американской (а на деле саудовской) повестки в Сирии. То, что столица будет взята не «Свободной сирийской армией», а ИГ и/или «ан-Нусрой» — дело десятое. Именно такой вариант развития событий больше всего по вкусу блокирующимся вокруг Хиллари Клинтон «либеральным ястребам».

Исключать подобное развитие событий нельзя. Однако падение Дамаска означало бы конец сирийского государства как такового. Вся территория республики попадет под контроль исламских радикалов, превратившись в очаг постоянной напряженности в регионе и источник террористической угрозы для всего мира. И США не смогут отмахнуться от этого, заявив, что Сирия и Ближний восток не рассматриваются ими как зона жизненно важных интересов, а терроризм — как первостепенная угроза национальной безопасности. Миграционный кризис в Европе усилится, значит, усилится и давление европейцев на США. И на горизонте замаячит новое 11 сентября. Это уже не «управляемый хаос», о котором говорят некоторые российские наблюдатели, а неуправляемый — и полный провал, чреватый более болезненным ударом по американскому лидерству и безопасности, чем переговоры с Россией.

То, что Вашингтон колеблется и не делает окончательный выбор в пользу этого варианта, — заслуга нынешнего президента США и госсекретаря. Этим же объясняется относительная сдержанность Вашингтона на украинском направлении (отказ поставлять летальное вооружение и обсуждать перспективу вступления страны в НАТО). Это окно возможностей для России, которое, однако, вскоре захлопнется. Чем ближе срок завершения президентских полномочий Обамы, тем меньше у него времени для заключения серьезных внешнеполитических сделок. Новая же администрация (пока все идет к тому, что ее возглавит Хиллари Клинтон) будет более мессианской, жесткой и антироссийской.

Поэтому надо использовать все шансы договориться с действующей администрацией. Для этого необходимо, во-первых, активизировать работу со странами Западной Европы, страдающими от миграционного кризиса и заинтересованными в скорейшем прекращении гражданской войны в Сирии и разгроме ИГ. Во-вторых, стоит активнее взаимодействовать с конструктивно настроенными силами в администрации Обамы и американском экспертном сообществе. Они есть, и с их стороны повышается спрос на диалог с российскими партнерами. В-третьих, важно сделать так, чтобы российско-американская договоренность по Сирии, подразумевая новые правила игры, позволяла бы Вашингтону сохранить лицо. Например, по вопросу судьбы Асада удачным компромиссом стала бы договоренность о том, что сам он в президентской кампании участвовать не будет, но существующий сегодня режим и завязанные на него государственные институты сохранятся. В-четвертых, целесообразно было бы России и США (в лице Обамы, Керри и других «умеренных» внутри администрации) договориться о неких параметрах сирийского урегулирования между собой, и уже затем обсуждать эти договоренности с региональными игроками, прежде всего Ираном и Саудовской Аравией. Участие последних с самого начала, безусловно, добавляет репрезентативности, но уменьшает шансы на выработку какого-либо соглашения.