В 2009 году исполнилась 1000 лет с тех пор, как Литва и литовцы были впервые упомянуты в письменных источниках. В связи с этим событием на телеканале «Культура» в программе «Сферы» прозвучал исторический очерк, в котором моё внимание привлекла информация, касающаяся Рязанского края. Говорилось, что на коронацию великого князя Литовского Ягайло, ставшего с 1386 года королём польским Владиславом II Ягелло, приезжал великий Рязанский князь. Имя князя в очерке не называлось. 
Великим же князем Рязанским в то время был известный и сейчас всем рязанцам Олег Иванович. И приезд его являлся не только дипломатической акцией, но и семейным долгом. Он был женат на сестре Ягайло, Евфросинии, дочери великого князя Литовского Ольгерда.
И значит, следующий за Олегом великий Рязанский князь Фёдор (сын Олега и Евфросинии) был внуком Ольгерда и племянником Ягайло. А правнук Олега, Василий, тоже великий Рязанский князь, женился на Анне, правнучке другого великого князя Литовского, Витовта, так что и в их потомках литовская кровь тоже присутствовала. И это в какой-то степени дало возможность их внуку, последнему великому князю Рязанскому Ивану просить у родственника, польского короля Сигизмунда (внука Ягайло), политического убежища, когда другой жестокосердный родственник, Московский великий князь Василий III, лишил Ивана власти. Нашёл Иван Рязанский прибежище в Литве в местечке Стоклишки.
Меня эти родственные связи между рязанскими и литовскими княжескими домами заинтересовали задолго до юбилейного литовского события.
Было время, когда я очень любила отдыхать в уютном литовском прибалтийском городе Клайпеде, где островерхие черепичные крыши подпирают ненастное небо; где много узких, мощенных булыжником улиц и маленьких увитых клематисом и розами домов; где нет заборов, где жители не уродуют вывешенным бельём балконов, а украшают их геранью и настурциями; где на круглой площади у базара великанша Неринга держит на могучих плечах парусники, где…
Можно найти ещё определения для милого моему сердцу городу. Это и морем пахнущий ветер, распахивающий вдруг окна, и аромат реликтовой травы качим на морском берегу, и... Но взялась я писать не для того, чтобы публично признаться в любви к городу, в который я теперь, увы, никак не могу собраться поехать, а чтобы рассказать о связи времён и народов. Да, народов, а не только княжеских домов.
Много лет назад я узнала, что в нашем Рязанском крае существуют названия, которые для меня всегда ассоциировались с Клайпедой, с Литвой. В глубине мещерских лесов, километрах в ста двадцати от Рязани, есть посёлок лесозаготовителей Курша и речка в тех краях – Курша, и жителей деревень там называют куршаками, куршами. 
Куршаки, курши… Как известно, курши – одно из древнейших балтийских племён, предки литовцев и латышей. Впервые их упоминают в письменные источники в 876 году. Владели курши землями на Балтийском побережье, заливом и косой, которые сейчас называются Куршскими. У литовцев существует легенда, будто соорудила из песка косу великанша Неринга, создала для Куршских рыбаков богатую рыбой тихую бухту, засадила песок красноногими соснами – их сивые гривы, как и в Мещёре облаков касаются. Благодарные потомки назвали в честь Неринги город на Куршской косе, воздвигли ей памятник в литовском порту Клайпеде.
В благодатном краю жили древние курши. Восхищался им современник Гёте, выдающийся немецкий философ и языковед Вильгельм Гумбольдт, а великий немецкий писатель Томас Манн был так очарован Куршской косой, что поселился на ней. Восхищаются ею и наши современники: всё так же прекрасна она, как и во времена легендарной Неринги. Вот только куршей там давно нет…
В XV – XVII веках они слились с другими балтийскими племенами. Этот факт засвидетельствован в различных исторических книгах, в Большой советской энциклопедии. Но ошибаются авторитетные источники, утверждая «окончательно слились, исчезли», – курши до сих пор живут в глубине мещёрских лесов, в местности, очень напоминающей ту, что на Куршской косе. 
Когда же, двадцать пять лет назад, я заинтересовалась ими, мне люди сведущие сказали, что говорят мещёрские курши (куршаки) между собой не по-русски и обычаи у них нерусские, и дома их отличаются от тех, какие строят в других мещёрских деревнях. Однако ничего не знают мещёрские курши о своём происхождении, да и учёным ничего не удалось о нём выяснить. 
Принялась я искать сведения о мещёрских куршах в литературе, прежде всего краеведческой. Оказалось, что о куршах упоминает в нескольких рассказах писатель Александр Куприн. В молодости он гостил (в 1897–1899 годах) в Мещёре у своих родственников Натов и бывал то в одной, то в другой куршской деревне. Особенно его привлекали окрестности Большой Курши. Её описанием начинается рассказ «Мелюзга»:
«В полуторастах верстах от ближней железнодорожной станции, в стороне от всяких шоссейных и почтовых дорог, окруженная старинным сосновым Касимовским бором, затерялась деревня Большая Курша. Обитателей её зовут в окрестностях Куршей головастой и Литвой некрещёной. Смысл последнего прозвища затерялся в веках, но остался его живой памятник в виде стоящей в центре деревни дряхлой католической часовенки, внутри которой за стёклами виднеется страшная раскрашенная деревянная статуя, изображающая Христа со связанными руками, с терновым венцом на голове и окровавленным лицом».
Что касается последнего прозвища, то его как раз нетрудно объяснить. Курши – долгое время были язычниками, поэтому эпитет «некрещённые». Правда, наличие католической часовни в деревне показывает, что этот эпитет скорее всего употреблялся в смысле – не православные, или же часовня в деревне появилась позднее укоренившегося прозвища. Чтобы зваться куршами, пришлый народ должен был появиться в Мещёре не позднее XVII века, потому что окончательное слияние и исчезновение куршей в Прибалтике, как уже говорилось, происходило в XVII веке, но и не раньше конца XIV века, когда князь Ягайло и его подданные приняли католическую веру. 
В связи с этим можно было предположить, что благодаря его сестре Евфросинии, жене князя Олега, появились курши на рязанской земле. С ней же должна была прибыть из Литвы какая-то свита, охрана. А позднее, когда в конце своей жизни Евфросиния удалилась в лесной монастырь, её земляки курши (для рязанцев – литовцы) покинули Переяславль-Рязанский, что зовётся теперь Рязанью, и обосновались поблизости от неё. Возможно и такое, что в лес они перебрались несколько раньше, спасаясь от ордынцев, не единожды сжигавших Переяславль-Рязанский дотла. Ведь и Олегу приходилось отсиживаться в Мещёре вместе с чадами и домочадцами.
Всё это предположения человека со стороны, думала я, но ведь должны и у самих куршей сохраниться предания. Очень хотелось мне если не разгадать тайну лесного народа, то хотя бы к ней прикоснуться.
Долго не удавалось организовать в Куршу экспедицию». «Туда невозможно добраться, кругом болота, лесные дороги доступны только лесовозам»,– говорили люди знающие. Другие, не менее знающие, объясняли, что добраться можно по узкоколейке, но микропоезд выходит из Тумы глубокой ночью. Наконец нашёлся человек, предоставивший «экспедиции» своего заслуженного голубого «Москвича». Экспедиция составилась из людей случайных: владелец и водитель «Москвича», инженер Борис Лобанов; поэтесса Любовь Ваганова, жаждущая новых впечатлений; мой шестнадцатилетний ещё более падкий, нежели она, на впечатления сын Константин, ну и я (от самооценки воздержусь). В такой компании началось моё первое путешествие в страну мещёрских куршей.