Стратегическое партнерство с КНР начиная с 1996-го — момента появления этой формы двустороннего взаимодействия — рассматривалось Москвой (да и Пекином тоже) скорее как геополитическое, нежели экономическое. Оно должно было стать одним из ключевых факторов нового позиционирования России в мире. Развитие привилегированных отношений с Китаем решало задачу обеспечения безопасности России на восточном направлении, предоставляя ей необходимую свободу маневра в отношениях с США и Западом в целом. Лишь наряду с этими важнейшими политическими целями предполагалось осуществить диверсификацию внешнеэкономических связей. Перспективность КНР как экономического партнера в тот период была не вполне очевидна.

Подходы к отношениям с Китаем, разумеется, изменились: его роль в российской внешней политике непрерывно росла. Но, хотя сейчас принято говорить о якобы внезапном повороте на Восток, пик политической риторики по тематике российско-китайских связей пришелся на 1990-е годы. В декабре 1999-го президент Борис Ельцин во время визита в Пекин в присутствии председателя КНР Цзян Цзэминя заявил: «Билл Клинтон вчера позволил себе надавить на Россию. Он, видимо, на секунду, на минуту, на полминуты забыл, что такое Россия, что Россия владеет полным арсеналом ядерного оружия, и поэтому решил поиграть мускулами». Далее Ельцин отметил, что Россия и Китай намерены отстаивать многополюсное мироустройство: «Мы будем диктовать миру, как жить, а не один он».

Тогда заявление Ельцина, прозвучавшее в ответ на критику США и Евросоюзом военной операции в Чечне, фактически было воспринято как курьез. Мало кто вообще воспринимал всерьез российско-китайское сближение. Представим себе, что произошло бы сегодня, если бы российский лидер в присутствии председателя КНР грозил США ядерным оружием и заявил, что «мы будем диктовать миру, как жить»...

В 1990-е в представлении западных и многих российских наблюдателей сотрудничество двух стран сводилось к торговле оружием. Впрочем, о масштабах, характере и стратегических целях российско-китайского военно-технического взаимодействия в мире имели весьма приблизительное представление. Тем не менее процесс постепенной переориентации российских внешнеэкономических связей на Восток стартовал именно тогда, но развивался с переменным успехом.

В возможность обеспечить ослабление зависимости российской экономики от ЕС и США за счет КНР в тот период мало кто верил. В 1999-м двусторонний товарооборот составлял 5,72 миллиарда долларов. Но хотя еще в середине 1990-х Москва взяла курс на формирование мощной экономической базы для российско-китайского стратегического партнерства, главной компонентой взаимной торговли оставался экспорт российского оружия. Это сейчас Китай — крупнейший торговый партнер России, а в 1999-м он уступал не только Германии, но и Украине, США, Белоруссии и Италии. Даже в кризисном 2015 году месячный товарооборот двух стран был примерно равен их годовой торговле в том же 1999-м.

О кризисном 2015-м разговор отдельный: этот год демонстрирует весьма любопытную статистику. При общем сокращении двусторонней торговли на 20 миллиардов долларов удельный вес Китая в российской внешней торговле продолжал расти (с 11,3 до 12,1 процента) на фоне падения доли ЕС (с 48,1 до 44,8 процента). То есть процесс переориентации российских экономических связей на Восток на фоне кризиса заметно ускорился. И не только «западные» санкции тому причиной: другими крупными странами, увеличившими свою долю в российской торговле, стали США и Япония.

Беспокойное соседство

Какие сложности существуют в российско-китайских отношениях

Впрочем, происходящая диверсификация внешнеэкономических связей России за счет КНР дает лишь ограниченный экономический и еще более ограниченный политический эффект. Первая проблема — неудовлетворительный темп этого поворота. Вторая — структура экономических отношений. Нынешняя модель двусторонней торговли бесперспективна c точки зрения долгосрочных интересов как Москвы, так и Пекина. Российская роль на китайском рынке сведена к поставкам сырья; китайские же поставщики высокотехнологичной продукции поставлены в менее предпочтительное положение по сравнению с их конкурентами из развитых стран.

Что еще более важно — эта модель не решает стратегических задач, поставленных на начальном этапе партнерства. В силу исторических особенностей российско-китайских отношений экономическое сотрудничество находится в руках ограниченного круга крупных госкомпаний. В денежном выражении оно зависит от колебаний нефтяных цен, причем даже в большей степени, нежели сам российский нефтяной экспорт. Падение цен первым делом приводит к сокращению финансовых показателей российского экспорта на фоне его физического роста, а затем — к обвалу курса рубля, что, в свою очередь, вызывает еще более резкое снижение китайского экспорта в Россию. Например, в 2015-м российский экспорт в Китай сократился на 19,1 процента, а импорт из Китая — на 34,4.

Преобладание сырьевой продукции в российском экспорте создает достаточно узкую структуру взаимодействия между нашими странами. Формируемые отношения затрагивают ограниченный круг крупных компаний, в основном государственных; вопросы сотрудничества при этом политизированы и обычно решаются в ходе крайне длительных переговоров на высоком уровне. Иными словами, двусторонние экономические связи находятся главным образом в руках небольшой группы чиновников и крупных предпринимателей; необходимой системы человеческих связей, способствующих перемещению информации, идей, культурных достижений при этом не возникает.

Вне ограниченного круга компаний, работающих в сфере ТЭК и ВПК, объем знаний, которыми располагает китайский бизнес о России, устрашающе незначителен. Основным или, скорее, единственным источником информации о российской экономике служат переводы или вольные пересказы статей из американских и британских СМИ.

За исключением провинции Хэйлунцзян в КНР нет регионов, для которых связи с Россией играли бы сколько-нибудь существенную роль в развитии местной экономики. Более того, при нынешней модели развития экономических связей, предполагающей сильнейшую зависимость товарооборота от колебаний нефтяных цен, такая зависимость становится опасной. Это подтвердил еще опыт кризиса 2009 года, побудивший власти провинции Хэйлунцзян предпринять меры по диверсификации внешнеэкономических связей.

Страшная сказка

Стоит ли бояться захвата Сибири китайцами

За пределами отдельных сырьевых отраслей и ВПК для бизнеса двух стран характерно глубокое невежество в отношении реальных возможностей и потенциала друг друга, недооценка и отсутствие взаимного интереса, главным образом, обусловленные недостатком информации. На фоне финансовых санкций китайские банки фактически ввели дополнительные ограничения на ведение бизнеса на российском направлении, запустили в действие дополнительные проверки российских контрагентов.

В этих условиях консервируется структура товарооборота, в которой с российской стороны преобладают топливные ресурсы, что давно воспринимается как проблема. Но и структура китайского экспорта далека от идеала, несмотря на его «высокотехнологичность», следующую из поверхностного прочтения таможенной статистики.

Значительное место в китайском экспорте занимает продукция западных брендов с ничтожной китайской добавленной стоимостью. Например, в КНР произведены 3,25 миллиона проданных в России в 2014-м iPhone общей стоимостью 2,14 миллиарда долларов, притом что реальный вклад этого экспорта в китайский ВВП составляет в лучшем случае несколько процентов от этой суммы. По-прежнему существенной остается доля относительно простых потребительских товаров, которые, по мере подорожания китайской рабочей силы, обречены на утрату конкурентоспособности.

Долгосрочный упадок нефтяного рынка в сочетании с постепенной утратой Китаем роли «мирового сборочного цеха», конкурирующего за счет низкой стоимости труда, не позволят такой модели отношений эффективно развиваться. В долгосрочной перспективе наши страны может ожидать спад экономических отношений, который повлечет за собой нежелательные политические последствия.

В то же время нынешняя политико-экономическая ситуация открывает окно возможностей для перевода отношений в новое качество. Низкий курс рубля и большой объем формальных и неформальных технологических санкций, введенных против российской промышленности, создают предпосылки для развертывания промышленного сотрудничества между нашими странами на новом уровне.

Технологические санкции, действующие в отношении России, — важный прецедент, учитывающийся другими крупными развивающимися экономиками. Речь идет о первом за последние десятилетия случае введения столь существенных ограничений против одной из крупных мировых экономик. Санкции, введенные в действие в КНР после событий 1989 года, были гораздо менее масштабными.

Исходя из имеющейся информации, можно предположить, что формальные санкции против России в технологической и финансовой сфере сохранятся долго и будут сопровождаться значительными по объему неформальными ограничениями, которые, возможно, будут действовать даже после отмены формальных санкций.

Горячая точка в море

Документ дня: Почему Южно-Китайское море становится новым центром международной напряженности

Санкции — стандартный ответ США и их союзников на внешнеполитические кризисы, вероятность которых постепенно повышается. КНР имеет дело со сходным набором проблем — ввиду роста напряженности в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях. В настоящее время Китай переходит к полноценной политике великой державы, хотя и со своей спецификой, — стало быть, он будет все чаще сталкиваться с санкционным давлением со стороны Запада.

Так, в начале марта США ввели ограничения в отношении одного из лидеров китайской электронной отрасли — корпорации ZTE, контролирующей 3,5 процента мирового рынка смартфонов (годовая выручка в 2015-м более 15 миллиардов долларов). Причиной послужило сотрудничество ZTE с Ираном. Компания, зависящая от поставок американских комплектующих (например, от компании Qualcomm), оказалась в сложной ситуации: теперь она должна получать разрешения для каждой закупки компонентов в США. Основной конкурент ZTE — Huawei — также находится под периодически обостряющейся угрозой санкционного давления.

Россия уже более двух лет живет в состоянии ведущейся против нее экономической войны. КНР медленно, но верно приближается к тому же. Удивительно, что это происходит в условиях, когда внешняя политика Пекина остается в целом довольно пассивной, а о кризисах с участием Китая, хотя бы отдаленно напоминающих по остроте украинский, нет и речи. Тем не менее реальностью становится угроза давления на компании-лидеры отраслей, не вовлеченные в военное производство и имеющие обороты в миллиарды и даже десятки миллиардов долларов. Структуры, подобные ZTE, составляют важную часть китайской экономики. Они куда более уязвимы для санкций, чем сырьевые и военно-промышленные компании, составляющие основу российской экономики.

Естественной формой ответа является поиск альтернативных поставщиков и, в конечном счете, установление новой системы промышленных связей, которые по своей конфигурации будут во многом следовать за политическими. Этот путь в известной мере пройден нами в сфере оборонной промышленности и в некоторых смежных с ней отраслях. На протяжении десятилетий Россия включена в производственные цепочки по ряду важных изделий китайского ВПК, российские предприятия выступают в этих случаях в качестве исполнителей НИОКР как в сфере разработки готовых изделий, так и их отдельных агрегатов. Они поставляют важные компоненты для китайской военной техники — например, двигатели, радиолокационные станции, головки самонаведения и электромеханические агрегаты.

На фоне украинского кризиса сотрудничество в сфере ВПК превратилось в улицу с двусторонним движением. Уже в 2014-м состоялись первые переговоры между «Роскосмосом» и китайской ракетно-космической корпорацией CASIC по вопросу поставок китайских электронных компонентов для российской космической программы. После замораживания поставок в Россию немецких судовых дизелей новые российские малые ракетные корабли проекта 21631 оснащаются китайскими дизелями.

В невоенной области сходные процессы также имеют место; немедленным результатом санкций стала активизация контактов между компаниями российского нефтегазового сектора и китайскими производителями буровых установок и прочего оборудования для нефтяной промышленности. Тем не менее контакты в сфере гражданской промышленности развиваются бессистемно и невысокими темпами.

Разумеется, в условиях экономического кризиса в России и общего спада инвестиций в 2014-2015 годах едва ли можно ожидать другого результата. Экономические трудности наслаиваются на проблемы, которые и ранее осложняли развитие сотрудничества между двумя странами, включая общую нехватку информации, отсутствие опыта и страх перед ведением дел в незнакомой обстановке.

Дополнительной проблемой является вероятность введения формальных или неформальных санкций против китайских компаний, решающихся на совместные индустриальные проекты с Россией. К настоящему времени в США выработана модель принуждения азиатских компаний из стран, не присоединившихся к санкциям против Москвы, к фактическому их соблюдению. Американские чиновники проводят встречи с представителями этих компаний, откровенно запугивая их некими, обычно конкретно не определяемыми, последствиями в случае такого сотрудничества.

Учитывая, что политическая воля к ускоренному развитию двусторонних связей — как в России, так и в КНР — наблюдается главным образом в верхних эшелонах политического руководства, в отношении китайских компаний эта тактика более чем эффективна. Переход США к расширенному применению санкций против китайского бизнеса, весьма вероятно, вызовет у него стремление к еще большей осторожности. Поэтому встает вопрос: кто именно может быть нашим партнером с китайской стороны в деле развития промышленной кооперации и в каких организационно-правовых формах она должна развиваться?

На этот вопрос есть довольно простой и однозначный ответ: наиболее перспективным партнером в развитии кооперации в невоенных отраслях промышленности является китайский военно-промышленный комплекс.

В настоящее время китайский ВПК представлен десятью гигантскими госкорпорациями: Norinco Group, China South Industries Group Corporation (специализируются преимущественно на вооружении сухопутных войск), AVIC (авиационная техника), CASC и CASIC (ракетное оружие и космос), CSSC и CSIC (судостроение и производство военно-морской техники), CNNC и CNECC (ядерное оборудование и материалы и сооружение ядерных объектов). Концерн CETC является основным производителем военной электроники. Еще одной корпорацией ВПК, стоящей особняком, является Китайская академия инженерной физики, отвечающая за проектирование и разработку ядерных боеприпасов.