Последний лист этой рукописной книги — клеймо генеалогического древа тобольских воевод — сын Семена Ремезова заполнил в 1730 году, когда его батюшки уж не было среди живых. С этого момента «Служебная чертежная книга» выпала из поля зрения историков Сибири и снова вынырнула из небытия в 1764 году в личной библиотеке Екатерины II. Вот и разгадывают сейчас: то ли рукопись конфисковали в семействе опальных Мировичей, то ли ее приобрел историк Миллер, то ли еще как... Ясно только, что преподнесли ее в дар царице как бесценный яхонт сибирских древностей. Затем атлас Семена Ремезова перекочевал в иностранную библиотеку Эрмитажа, где хранился среди других рукописных книг, а в середине 19 века передан в Публичную библиотеку Петербурга (сейчас Российская национальная библиотека). И вот тут-то четверть века назад в Эрмитажном собрании отдела рукописей мне отыскали сей раритет, и, надеюсь, понятен тот трепет, с каким я созерцала старинную буквенную вязь, темно-лиловые жилы рек, охристые горные цепи и пунктирные линии дорог, начертанные рукой тобольского изографа на александрийской бумаге с филигранью. Меня отделяли без малого три столетия от тех дней, когда Семен Ремезов с сыновьями Леонтием и Семеном заполняли эти листы (1703—1704 годы).

Конечно, отдельные графические фрагменты из этой рукописи воспроизводились, например, в книгах выдающегося историка архитектуры Виктора Кочедамова. Но все-таки факсимильное издание этой книги, а также «Истории Сибирской» и «Чертежной книги Сибири» один из историков неспроста приравнял по научной значимости события к открытию в русской литературе «Слова о полку Игореве». Что, круто?

А не круто ли покажется вам, что публичная презентация главных трудов Семена Ремезова, изданных благотворительным фондом «Возрождение Тобольска» по личной инициативе его председателя Аркадия Григорьевича Елфимова, прошла в библиотеке Российской академии наук в Петербурге? Что издательский отдел фонда готовил этот проект 10 лет, что древние сибирские памятники сопровождаются томами научных комментариев, что рукописи отпечатаны в Италии (Верона) на высочайшем полиграфическом уровне...

«Служебная чертежная книга» — своеобразный рабочий архив Семена Ремезова и сыновей. Здесь карты сибирских земель, проекты каменного городового строения (кремля), планы кирпичных и железных заводов, чертежи пушек. Словом, листы насыщены элементами и сюжетами истории, исторической географии, топонимики, этнографии, инженерной графики, чертежного дела. Универсальность и широта познаний тобольского самородка сопоставимы разве что с кругозором деятелей Возрождения.

Ясно, что мне не по плечу замахиваться на роль рецензента. Но ведь негоже и молчать об уникальном культурном событии. Ограничусь некоторыми заметками дилетанта, соображениями, не претендующими на системность или научность аргументации. Так сказать, заметками в стиле «взгляд и нечто».

ПАНЦИРИ ЕРМАКА

Всякий, кто хотя бы однажды оказывался в настоящем сибирском застолье, знает, как в какой-то момент всенепременно грянут вдруг «Ревела буря, дождь шумел». Не забыть, как я, застенчивый мышонок, пристроившись где-нибудь в уголочке, обмирала в детстве до сладкого ужаса, до мурашек по коже, когда голоса деда Лаврентия и его гостей наливались какой-то мрачной силой, а лица становились совсем другими — отрешенными и словно страдальческими, даже у страшного охальника дяди Гоши. Из всех слов мне понятней всего были «беспечно спали средь дубравы». Я понимала, что Ермака с его дружиной застали врасплох, что именно беспечность стоила казакам жизни.

Слова этой песни, ставшей поистине народной, сочинил известный поэт — Кондратий Рылеев, и ясно, что он придерживался той версии, что изложена Семеном Ремезовым в его летописи: в погибели Ермака роковую роль сыграли и беспечность, и драгоценные панцири. Еще бы не драгоценные! Ведь по легенде, царь послал Ермаку за его богатырские подвиги в Сибири серебряный ковш, шубу с царского плеча и эти двухаршинные кольчуги, сработанные «мудростно» в пять колец — их, кстати, видел и трогал своими руками, а может, и примерял в отцовской избе наш сибирский летописец (он тогда только входил в юношескую пору: 17 лет). Но об этом после.

А вот как Ремезовская летопись об этом говорит. В начале августа 1584 года казачья дружина Ермака шла на стругах «встреч» хану Кучуму по Иртышу. Около устья реки Вагая казаки сделали привал на острове и, утомленные походом, отрубились в молодецкий сон. Ни гром, ни молнии, ни ливень не были им помехой. Но враг-то не дремал. Хан Кучум боялся открытого сражения с дружиной Ермака, и вот выпал для него звездный час. Его лазутчики давно усердно отслеживали продвижение врага, и в эту роковую для казаков ночь, когда «вихри в дебрях бушевали», нашелся отчаянный разведчик в татарском стане, который бродом прошел через реку, проник в лагерь русских и возвратился к хану, прихватив три пищали с патронташами. Смысл понятен: караульные дрыхнут, можно брать русских голыми руками. Вот такое вышло побоище: темень, ливень и «тать в нощи». Все казаки полегли, не оказав сопротивления, а Ермак кинулся к стругу (лодке), но не в силах был вскочить в него, одетый в два царских панциря. Словом, оступившись, атаман упал в реку, и двойная броня утянула его на дно.

А примерно через неделю у Епанчинских юрт (ниже по течению Иртыша) татарин, ловивший рыбу, петлей из переметной веревки вытащил на берег невиданную добычу —воина в богатых доспехах. И конечно сразу смекнул, что тут дело не просто, и кинулся в юрты к своим, чтоб созвать народ. По богатым панцирям все сразу поняли, что это Ермак. Но когда мурза стал их снимать, то из носа и рта утопленника пошла кровища. Задрожал старый мурза, поняв, что перед ними человек божий...

Тут мы сделаем передышку, потому что доподлинную картину в татарском стане вырисовывает «скаска» Аблая-тайши, калмыцкого князька, к которому тобольский воевода направил летом 1660 года Ульяна Ремезова (отца нашего летописца) с дорогим подарком — кольчугой Ермака.

Вам не покажется это уму непостижимым фактом? Служилые русские люди везут национальную реликвию какому-то калмыцкому тайше за тридевять земель, в степную ургу в верховьях Иртыша. Но это была дипломатическая миссия, продиктованная политическим расчетом. На южных окраинах Сибири обстановка тревожная, взрывоопасная, и московские власти решили уважить настойчивые попытки степного феодала Аблая завладеть чудодейственным сокровищем (а почему чудодейственным — об этом речь впереди). Он уж дважды присылал своих послов к тобольскому воеводе. Довольно испытывать терпение Аблая-тайши. Надо с союзниками жить миролюбиво. Вот почему Ульян Мосеев сын Ремезов с товарищами и отправился в далекую Барабинскую степь.

В ставке калмыцкого тайши казакам оказали самый радушный прием. Поломав весь официальный ритуал («чин весь оставил»), Аблай сразу спросил Ульяна, привез ли он панцирь. И когда получил кольчугу в руки то «вселюбезно облобыза» драгоценный дар, поднял его над головой, хваля царя Алексея Михайловича за щедрость. И сразу спрашивает: «Знаешь ли, Ульян, где ваш Ермак лежит?» И не потерялся мудрый Ульян в этой ситуации: мол, не знаем, не ведаем до сего дня, ни как похоронен, ни как погиб. И тут принялся, окрыленный подарками, Аблай таиша рассказывать по своим преданиям...

Как, сняв кольчуги, положили татары обнаженное тело Ермака на лабаз (помост) и стали метать в него стрелы, и как каждый раз нетленное тело кровоточило, приводя всех в трепет и ужас, и так длилось шесть недель. И как к месту происшествия (12 верст от Абалака) прибыл сам Кучум со знатной свитой. «И нарекоша его богом, и погребоша по своему закону на Баишевском кладбище под кудрявую сосну». И как совершили пиршество, какие бывают по знаменитым героям. И как после тризны муллы и мурзы под страхом смерти запретили всем татарам поминать имя Ермака и хранить в тайне его могилу.

Так растроганный, благодарный, потерявший от радости голову Аблай-тайша нарушил религиозный запрет и раскрыл Ульяну страшную тайну. А Ульян не будь простаком, да и попросил записать все эти легенды да скрепить их подписью и печатью тайши. Так возникла «скаска» Аблая.

А почему все-таки такая тайна окутала события? По татарским легендам, чудотворение исходило не только от тела Ермака, но и от его одежды, оружия, доспехов. Влиятельные татары еще до погребения тела разделили священные талисманы: кафтан взял царь Сайдяк, пояс с саблей достался Караче. «И пансыри его раздеиша на двое». Но как мы видим, отыскался только один — у тобольского служилого татарина Кайдаула мурзы, которому еще отец Аблая предлагал за него огромный выкуп: 10 семей ясыря (невольников), 50 верблюдов, 500 коней, 200 быков и коров, 1000 овец. Но тщетно. Видно, не все продается!

Аблай открыл тобольским послам и свою личную мотивацию. Когда он был мал и болен утробою, дали ему пить с земли, взятой с могилы Ермака, — и исцелился. И каждый раз, когда он едет на войну с горстью этой земли, победа обеспечена. А сейчас собирается в трудный поход на казачью орду. Как тут без панциря?

Конечно, между учеными историками ведется спор о достоверности Ремезовской летописи. Например, иные с подозрением оценивают версию гибели Ермака: да едва ли обрядился бы он на отдыхе в свои кольчуги... Но для меня убедительней звучат доводы академика Окладникова. Первый: Семен Ремезов выступает здесь в роли этнографа, записавшего народные легенды и поверья, отсюда и героизация образа Ермака. Довод второй: если зачеркнуть в нашем сознании этот культ нетленного Ермака у сибирских язычников, как бы мы объяснили, что сотни лет русские и татары живут в Сибири бок о бок как добрые соседи. Что касается моего особого интереса, то я догадываюсь, какой огонь любознательности возжег в сердце пытливого отрока Ульян Моисеевич, рассказывая не единожды про свою экспедицию. История словно делалась у Семена на глазах. Правда, посольская поездка в ургу Аблая имела для семьи Ремезовых и вполне прозаические последствия.

СЫНЫ БОЯРСКИЕ

Всякая героическая история имеет, возможно, свою изнанку. Во всяком случае, для меня не менее любопытно, как возвращался Ульян Ремезов из Барабинских степей, о чем летопись, естественно, умалчивает.

Кинулись к нему в ноги «полонянники» калмыцкого князя, просили вывести их из плена. Это были татары, 31 человек (то есть мужчин) с женами и детьми. Полагаю, что более сотни наберется. И Ульян согласился. Вез на своих верблюдах и конях старых и малых и увечных. «И на своем корму, покупая у калмыков дорогой ценою». Довел этот табор до Тары, до русских владений, но при этом понес такие убытки, что полностью разорился, «и жизнь свою тем утратил». И уже много лет спустя (на пороге 18 века) его сын Семен пишет в челобитной: «И от тех долгов я, холоп твой, з братом Никитою оплатица не могу и по се число».

Факт красноречивый, спору нет. Только как его трактовать? Сердобольные побуждения Ульяна Моисеевича понятны во все времена. Но при этом не стоит сбрасывать со счета и то, что Ульян сдал вызволенных пленных татар тарскому воеводе Шаховскому под расписку — в расчете, что они получат землю и станут исправно платить ясак (подать) русскому царю. Значит, выйдет выгода государевой казне. Вот о чем радеет в первую очередь служилый человек Ульян Ремезов, забывая о собственной нужде. Интересы государя превыше всего — так повелось в семействе Ремезовых.

Именно после удачной дипломатической миссии Ульян произведен в чин стрелецкого сотника. Тогда почему же во всех официальных бумагах 17—18 веков Семена Ремезова непременно именуют сыном боярским? Это покажется нелепостью, если не знать, что «сын боярский» не означало тогда сына боярина, это всего-навсего титул, говорящий о принадлежности человека к служилому дворянству. Титул Семен Ремезов унаследовал от деда Моисея, более известного под именем Меньшой. Моисей Ремезов служил в Москве при дворе патриарха Филарета, да чем-то прогневил владыку, за что и сослан в Тобольск. Однако его недюжинная храбрость и ум пришлись здесь ко двору... воеводы. Как и полагалось служилым людям своего времени, все свои 20 лет службы Моисей-Меньшой провел в дальних походах, то прибирая в ясак, то усмиряя непокорных. И в какой-то степени и сын Ульян, и внук Семен повторили его судьбу: как только входили они в зрелый возраст, так «поверстывали» их в дети боярские. А это значило нескончаемые «посылки» (командировки): то в разведку для досмотру земель и соляных озер в верховья Ишима, то в Кунгур делать чертеж города и уезда и искать кратчайшую дорогу от железных заводов до Камы. Кстати, в кунгурскую экспедицию отправился Семен Ремезов в 1703 году с сыном Леонтием по вешнему льду и не раз проваливался под лед и едва не утонул. Да, это были рискованные рейды — на конях, на лодках, на нартах, пешим ходом. А то однажды Ульян 10 недель шел на лыжах по суземью (труднопроходимые земли) и обморозил руки и ноги. Это какой же выносливостью надо было обладать?